Месть Триединого - Страница 61

Впрочем, какое это сейчас имело значение?

‒ Не забавно. Справедливо, ‒ отчеканила Низа. ‒ С тобой будет немного по-другому. Тебя усыпят, и ты примешь смерть во сне.

‒ Спасибо, ‒ деревянным голосом выдавил из себя Габлер. ‒ Что ж, если такая казнь хоть чем-то поможет вашим покойникам, то... Только убивали мы не ради собственного удовольствия.

Просить о снисхождении было бы все равно, что биться головой о стену. Око за око... Ты убивал ‒ теперь убьют тебя.

"И это, наверное, справедливо", ‒ сказал он себе.

Веселее Габлеру от такого вывода не стало.

‒ Казались вроде цивилизованными... ‒ задумчиво произнес Арамис. ‒ А выходит, дикари дикарями...

Один из жрецов чуть не рванулся к нему.

‒ Не вам об этом говорить! ‒ прорычал он, сжимая кулаки. ‒ Цивилизованные не врываются в храмы, не производят убийства!

Он резко повернулся и вышел в коридор. Второй тут же последовал за ним. Девушка бросила гневный взгляд на Арамиса и тоже покинула помещение. На Габлера она даже не взглянула.

‒ Низа, ‒ сказал он ей в спину. ‒ Можно последний вопрос?

Она остановилась, но не обернулась.

‒ Как ты нас разыскала? Как определила, что это именно мы убивали? Ведь у нас же у всех и шлемы одинаковые, и комбинезоны...

Девушка чуть повернула голову и сказала через плечо:

‒ Никакая одежда не может скрыть от нас сущность. Мы вас чувствуем.

Ее фигура исчезла из проема.

‒ А когда казнь? ‒ заорал Портос.

Ему никто не ответил.

Шаги стихли, и наступила тишина. Поистине мертвенная тишина.

‒ Вот это бессердечность, парни... ‒ пробормотал Портос. ‒ Вот тебе и беллизонцы... Дружба навек...

"Мы с тобой друзья, друзья, нас за уши драть нельзя", ‒ пришел вдруг на ум Габлеру давний детский стишок.

‒ Мы тоже скоро будем бессердечные, ‒ криво усмехнулся Арамис. ‒ В смысле, без сердец. ‒ Он взглянул на Габлера. ‒ Завидую тебе, Гладиатор. Честное слово, без шуток.

‒ Да уж, есть чему позавидовать, ‒ бесцветным голосом сказал Крис.

‒ И-и-э-эх! ‒ возвел глаза к потолку Портос. ‒ Я уже там бывал, и вот опять... Приехали, парни, конечная. Галера дальше не идет...

...Сколько времени файтеры провели в подземелье после ухода служителей Единомножественного-Триединого, никто из них сказать бы не мог: то ли полчаса, то ли полгода. Они давно уже молчали, погрузившись в свои думы, ‒ и невольно напряглись, когда в коридоре вновь раздались шаги.

Их взгляды устремились на проем в стене.

"Низа?" ‒ мелькнула мысль у Габлера.

Но это была не Низа. Это были три женщины средних лет, облаченные в серые плащи. Вероятно, цвет одеяния зависел от статуса служителей Единомножественного.

Женщины делали все молча и быстро. Разошлись в разные стороны, направляясь к файтерам, и поднесли руки к их лицам.

Крис не успел толком разобрать, что сжимали пальцы подошедшей к нему беллизонки ‒ это был какой-то темный комок... Или нечто, похожее на скомканный платок? В следующий момент женщина опустила руку и на шаг отступила от него. Разобрать он ничего не разобрал, но запах почувствовал сразу. Для этого и не требовалось иметь острый нюх. Запах был резким, сладковатым, абсолютно незнакомым. Он ударил в ноздри, и у Габлера почему-то сразу зашумело в ушах. В следующий момент он понял, что перестал ощущать собственное тело. Совершенно перестал, словно тела больше не было. Пропало чувство голода, затихло сердце... И слух тоже пропал, а потом и обоняние. Не подвело только зрение, однако окружающее воспринималось словно из-под толщи воды. Сознание тоже помутилось, стало каким-то отстраненным, но не исчезло. Такое состояние не походило на обычное опьянение, это было нечто совсем другое. В какой-то момент Крис обнаружил, что его собственное "я" словно переместилось куда-то под потолок. Он видел застывших Портоса и Арамиса, видел стоящих возле них женщин, видел и "свою" служительницу... и видел себя самого, распятого у стены так же, как и его товарищи. Его нематериальные глаза зависли под потолком и оттуда наблюдали за происходящим.

Женщины действовали четко и слаженно, словно практиковались каждый день. Они принялись расстегивать комбинезоны файтеров. Отделили от стены руки бойцов... одну... другую... Вернули на место. Приподняли ноги эфесов... сняли бегунцы... Стянули комбинезоны и принялись за нижнее белье. Габлер при этом ничего не ощущал, словно проделывали все это не с ним, а с кем-то другим, просто очень похожим на него. И не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, временно отделенной от стены. О том, чтобы оттолкнуть или ударить, и речи быть не могло.

Не прошло и пяти минут, как вся одежда файтеров оказалась аккуратно сложенной на полу, а голые тела, по-прежнему раскинув руки, стояли столбами, не отлипая от стен. Из-под серых плащей были извлечены какие-то пузатые горшочки. Макая туда пальцы, храмовые служительницы принялись натирать файтеров чем-то белым. Хоть собственное "я" Габлера и находилось довольно далеко от тела, оно, неизвестно уж каким органом, ощутило и этот запах ‒ тоже незнакомый, не очень сильный, приторный, но не до отвращения. Обработке подверглась только грудь. Белое вещество, попав на кожу, быстро стало бесцветным.

Вся эта процедура длилась недолго. Женщины как по команде убрали свои горшочки и одна за другой покинули помещение, не позарившись на одежду и личные вещи файтеров.

Спустя пять-шесть минут Габлер вновь ощутил себя в собственном теле, примерзшем к стене. Все чувства восстановились, и оказалось, что сердце его бешено колотится, словно он долго изо всех сил бежал в гору и только-только прекратил это изнурительное занятие.